Вдали полыхнула зарница
Вдали полыхнула зарница. Качнулась за окнами мгла. Менялась погода — смениться погода никак не могла.
И все-таки что-то менялось. Чем дальше, тем резче и злей менялась погода, менялось строенье ночных тополей.
И листьев бездомные тени, в квартиру проникнув извне, в каком-то безумном смятенье качались на белой стене.
На этом случайном квадрате, мятежной влекомы трубой, сходились несметные рати на братоубийственный бой.
На этой квадратной арене, где ветер безумья сквозил, извечное длилось боренье издревле враждующих сил.
Там бились, казнили, свергали, и в яростном вихре погонь короткие сабли сверкали и вспыхивал белый огонь.
Там, памятью лета томима, томима всей памятью лет, последняя шла пантомима, последний в сезоне балет.
И в самом финале балета, его безымянный солист, участник прошедшего лета, последний солировал лист.
Последний бездомный скиталец шел по полю, ветром гоним, и с саблями бешеный танец бежал задыхаясь за ним.
Скрипели деревья неслышно. Качалась за окнами мгла. И музыки не было слышно, но музыка все же была.
И некто с рукою, воздетой к невидимым нам небесам, был автором музыки этой, и он дирижировал сам.
И тень его палочки жесткой, с мелодией той в унисон, по воле руки дирижерской собой завершала сезон...
А дальше из сумерек дома, из комнатной тьмы выплывал рисунок лица молодого, лица молодого овал.
А дальше, виднеясь нечетко сквозь комнаты морок и дым, темнела короткая челка над спящим лицом молодым.
Темнела, как венчик терновый, плыла, словно лист по волнам. Но это был замысел новый, покуда неведомый нам.
Береза
За стеною голоса и звон посуды. Доводящие до умопомраченья разговоры за стеною, пересуды и дебаты философского значенья.
Видно, за полночь. Разбужен поневоле, я выскакиваю из-под одеяла. Что мне снилось? Мне приснилось чисто поле, где-то во поле березонька стояла.
Я кричу за эту стену: - Погодите! Ветер во поле березу пригибает. Одевайтесь,- говорю,- и выходите, где-то во поле береза погибает.
Пять минут,- кричу,- достаточно на сборы. Станем разом против ветра и мороза...- Пересуды за стеною, разговоры.
Замерзает где-то во поле береза.
Вы помните песню про славное море?
Вы помните песню про славное море? О парус, летящий под гул баргузина! ...Осенние звезды стояли над логом, осенним туманом клубилась низина.
Потом начинало светать понемногу. Пронзительно пахли цветы полевые... Я с песнею тою пускался в дорогу, Байкал для себя открывая впервые.
Вернее, он сам открывал себя. Медленно машина взбиралась на грань перевала. За петлями тракта, за листьями медными тянуло прохладой и синь проступала.
И вдруг он открылся. Открылась граница меж небом и морем. Зарей освещенный, казалось, он вышел, желая сравниться с той самою песней, ему посвященной.
И враз пробежали мурашки по коже, сжимало дыханье все туже и туже. Он знал себе цену. Он спрашивал: - Что же, похоже на песню? А может, похуже?
Наполнен до края дыханьем соленым горячей смолы, чешуи омулиной, он был голубым, синеватым, зеленым, горел ежевикой и дикой малиной.
Вскипала на гальке волна ветровая, крикливые чайки к воде припадали, и как ни старался я, рот открывая, но в море, но в море слова пропадали.
И думалось мне под прямым его взглядом, что, как ни была бы ты, песня, красива, ты меркнешь, когда открывается рядом живая, земная, всесильная сила.
День все быстрее на убыль
День все быстрее на убыль катится вниз по прямой. Ветка сирени и Врубель. Свет фиолетовый мой.
Та же как будто палитра, сад, и ограда, и дом. Тихие, словно молитва, вербы над тихим прудом.
Только листы обгорели в медленном этом огне. Синий дымок акварели. Ветка сирени в окне.
Господи, ветка сирени, все-таки ты не спеши речь заводить о старенье этой заблудшей глуши,
этого бедного края, этих старинных лесов, где, вдалеке замирая, сдавленный катится зов,
звук пасторальной свирели в этой округе немой... Врубель и ветка сирени. Свет фиолетовый мой.
Это как бы постаренье, в сущности, может, всего только и есть повторенье темы заглавной его.
И за разводами снега вдруг обнаружится след синих предгорий Казбека, тень золотых эполет,
и за стеной глухомани, словно рисунок в альбом, парус проступит в тумане, в том же, еще голубом,
и стародавняя тема примет иной оборот... Лермонтов1. Облако. Демон. Крыльев упругий полет.
И, словно судно к причалу в день возвращенья домой, вновь устремится к началу свет фиолетовый мой.
Люблю осеннюю Москву
Люблю осеннюю Москву в ее убранстве светлом, когда утрами жгут листву, опавшую под ветром. Огромный медленный костер над облетевшим садом похож на стрельчатый костел с обугленным фасадом. А старый клен совсем поник, стоит, печально горбясь... Мне кажется, своя у них, своя у листьев гордость. Ну что с того, ну что с того, что смяты и побиты! В них есть немое торжество предчувствия победы. Они полягут в чернозем, собой его удобрят, но через много лет и зим потомки их одобрят, Слезу ненужную утрут, и в юном трепетанье вся неоправданность утрат получит оправданье... Парит, парит гусиный клин, за тучей гуси стонут. Горит, горит осенний клен, золою листья станут. Ветрами старый сад продут, он расстается с летом.. А листья новые придут, придут за теми следом.
Здесь обычай древний
Здесь обычай древний не нарушат. В деревянный ставень постучи - чай заварят, валенки просушат, теплых щей достанут из печи.
В этих избах, в этой снежной шири, белыми морозами дыша, издавна живет она - Сибири щедро хлебосольная душа.
Если кто и есть еще, быть может, что шаги заслыша у ворот, на задвижку дверь свою заложит, ковшика воды не поднесет,
и влечет его неудержимо встреча с каждым новым пятаком - пусть себе трясется эта жила над своим железным сундуком!
Сколько раз меня в крестьянской хате приглашали к скромному столу! Клали на ночь только на кровати, сами ночевали на полу.
Провожая утром до ограды, говорили, раскурив табак,- дескать, чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так!..
В дом к себе распахивая двери, не тая ни помыслов, ни чувств, быть достойным, хоть в какой-то мере, этой высшей щедрости учусь.
Чтоб делить в сочувственной тревоге все, что за душой имею сам, с человеком, сбившимся с дороги, путником, плутавшим по лесам.
Чтобы, с ним прощаясь у ограды, раскурив по-дружески табак, молвить: - Чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так!
Юрий Давидович Левитанский. Биография Левитанского. Стихи
Здесь обычай древний.
Люблю осеннюю Москву.
Вы помните песню про славное море?Белый снег.Вдали полыхнула зарница.Береза.Вы помните песню про славное море?День все быстрее на убыль
http://юрий левитанский, биография левитанского, стихи левитанского,береза,обычай древний,люблю осеннюю Москву, песня про море, |